— Здесь — смерть, — пронзительно вскрикнул Дарум. — Слишком много смерти для одного человека. Нет, я умру не один. Я знаю, что и вы сгинете в этом Пламени, вы — Джанисса, Крэддок, Рафт! И вы обречены — геенна огненная поглотит вас, ибо над этой комнатой витает дух смерти.

Рафта охватил ужас. Слишком уверенным был этот голос уверенным и безумным.

— Над Паитити — смерть! — прокричал Дарум и неожиданно поднял лицо — свирепые, безумные глаза царя уже ничего не видели, они смотрели в пустоту.

И вдруг пронзительный крик — «Смерть!» — эхом отозвался в дрогнувших струнах арфы, которая зазвучала из-за портьеры за спиною царя. Если музыка может говорить, то сейчас она именно говорила — и угрожала. Эта угроза была так же ясна и понятна, как неожиданный блеск обнаженного клинка. Единственный слог пророчества — он не требовал движения губ.

Портьера сдвинулась в сторону — за ней стояла Юранн, ее пальцы застыли над подрагивающими струнами. Скрытая одеждами, с темным пятном вместо лица, она, точно Атропос [14] , была готова перерезать последнюю нить, связывающую Дарума с жизнью.

Все, кто был в комнате, словно окаменели — та уверенность, с которой безумный голос царя вынес им всем смертный приговор, заставила ужаснуться и поверить пророчеству. В этот миг, вопреки надеждам и рассудку, Крэддок и даже Рафт знали только одно — их ждет смерть. И на какое-то мгновение их, как и царя, охватило безумие.

Лишь один Рафт успел осознать, что последует за этим. Только он знал, что пронеслось в затуманенном сознании Юранн. Смерть витала над Замком Доирады и над всем миром, который знала Юранн. Царь сказал — и никто не сомневался в его словах. А она так долго ждала, чтобы отомстить ему. Если она сама не сделает этого сейчас — то Пламя отберет у нее месть.

И пронзительный, исступленный крик в последний раз сорвался со струн арфы. Рука, которая извлекла эту безумную ноту, отбросила арфу в сторону, и та, ударившись об пол, издала свой последний дребезжащий звук.

Юранн пригнулась и бросилась к дивану. Белая рука, словно дротик, взметнулась из-под одежды и схватила длинный кинжал, который обронил царь. Наклонив голову и размахивая кинжалом, точно косою, она бросилась на Дарума.

Нападение застало царя врасплох. Он попытался встать и уклониться от сверкающей стали, но одежда мешала ему — он запутался в ней, и ему удалось только слегка подать свое тело в сторону, так что первый удар, задев только ребра, оставил после себя неглубокую розовую рану. Юранн, не проронив ни слова, обуреваемая жаждой мести, вновь занесла свое оружие над царем.

Но Рафт перехватил ее руку.

Он почувствовал такое же сильное, отчаянное сопротивление, как и в тот раз, когда они боролись здесь же, в этой самой комнате. Лицо, скрытое вуалью, повернулось к нему, и он ощутил беспричинный леденящий ужас.

С внезапной кошачьей яростью она пыталась вырваться от Рафта — и последнее неистовое усилие освободило ее. Она отпрыгнула назад, по-прежнему держа в руках кинжал и обратив свой невидимый взор на царя.

Дарум был уже на ногах — он смотрел на нее, готовый отразить атаку. Но судьба отвернулась от Юранн, и по тому, как ослабло это упругое, напряженное, красивое тело, было видно, что и сама она понимала это. В настороженной тишине послышался ее глубокий вздох.

И вдруг она резко повернулась — так, что широкие одежды взметнулись и окутали ее, словно легкий дым, — и вонзила кинжал по самую рукоятку в собственное сердце!

В безмолвном оцепенении они смотрели, как она сползла на пол. Алый цвет постепенно проступал через серую ткань, пронзенную кинжалом и прижатую к уже мертвому телу.

Оттолкнув Рафта, царь бросился к Юранн и встал перед ней на колени. Его протянутая рука замерла над покрытым вуалью лицом. Но он так и не дотронулся до этой тонкой паутинки.

— Юранн? — позвал он. — Юранн?

Но она лежала неподвижно, и алый цвет расплывался на сером все шире и шире.

Пальцы Дарума обхватили торчащую из ее груди рукоятку кинжала и гладили ее, словно это была сама Юранн, — и царь склонился еще ниже над распростертым телом, пытаясь услышать биение сердца. Пальцы еще сильнее сжали кинжал.

Он с силой вырвал его из ее груди — по лезвию стекали алые капли крови. В следующее мгновение Дарум, ловко, не по-человечески изогнувшись, поднялся на ноги и посмотрел прямо в лицо Рафту. Губы его вытянулись, а темные глаза безумно сверкали. Он поднял кинжал — стекающие капли оставляли на ковре неровные алые линии.

Рафт стоял неподвижно, лихорадочно соображая, что ему делать. Царь был уже совсем близко, а оружия у Рафта не было. Только схватившись с Дарумом, Рафт мог избежать удара кинжалом, но он твердо знал, кто из них сильнее. От вздрагивающего тела исходила невероятная сила, а безумие лишь усиливало эту мощь.

— Спас мне жизнь? — прошипел Дарум. — Нет, ты встал между нами и обратил против нее это оружие. А теперь скажи мне: зачем мне жить? — В дикой, кошачьей ярости лицо его судорожно исказилось. — Ты — обезьяна! — прорычал Дарум — и прыгнул.

И в то же мгновение из-за спины Рафта метнулась тонкая сияющая стрелка света и погасла, едва коснувшись царской шеи. Тело Дарума изогнулось. Он попытался сделать еще один шаг вперед, не выпуская из рук кинжала, готовясь пронзить Рафта.

Неожиданно силы покинули его, и обмякшее тело медленно и плавно, словно ниспадающий шелк, сползло на подушки. Пальцы разжались — и отпустили кинжал, и сразу после этого его рука поднялась к горлу и вытащила торчащую из него шпагу. Из раны, а потом изо рта хлынула кровь.

— Ванн, — прохрипел царь. — Ванн, мы с тобой не раз сражались в честном поединке, но так — никогда.

— Я служил тебе, Дарум, — тяжело ответил Ванн, — но прежде всего я служу Паитити. Юранн же не была достойна любви.

— Она была так красива, — прошептал царь. — Она не могла — не могла погибнуть вместе с Паитити, не убив прежде меня. Она всегда ненавидела меня. И… и…

Дарум захлебывался собственной кровью. Но неожиданно появившаяся в руках сила помогла ему привстать и подползти к Юранн. Его пальцы нежно гладили мертвую руку. Под ее ладонью лежала арфа — он дотронулся до струн, и в недвижимом воздухе прозвучали ноты печали и одиночества.

— Я бы уничтожил Паитити, — проговорил Дарум, — я бы уничтожил весь мир — ради нее одной. Только бы ей было хорошо. Она была такая красивая.

Его голова упала на ее нежное тело. Тигровые глаза закрылись. В последний миг его ладонь нашла руку Юранн — и их пальцы переплелись.

И слилась их кровь. Алый поток становился все медленнее и медленнее… И наконец остановился.

Ванн стоял неподвижно, опустив плечи.

— А теперь идите, у вас еще есть время, — сказал он. — Я сделал это, чтобы спасти Паитити. Только сейчас я уже не знаю: в то ли горло я вонзил свое оружие.

— Ванн… — начала Джанисса.

— Уведи их, Джанисса. Уведи этих пришельцев от царя — и пусть они остановят Паррора, если это в их силах.

— Паррор, — шепотом повторил Крэддок и коснулся руки Рафта. — Нам надо спешить.

— Да, — безучастно согласился Рафт.

Он повернулся и медленно вышел из комнаты. Лицо его было серым, и на нем еще не успели высохнуть капельки пота.

О мертвом царе он не проронил ни слова.

— Нужно взять устройство, — сказал он. — С весом мы справимся — оно не тяжелое. Раздобыть бы только какие-нибудь ремни.

Они разыскали вполне прочные шелковые ленты, с помощью которых Рафт закрепил устройство у себя на спине. Сделанное из легких сплавов, оно было совсем не таким тяжелым, как могло показаться. Лишний вес мог бы стать непреодолимым препятствием — чтобы опередить Паррора, им нужно было идти очень быстро.

Замок засыпал, когда они выходили из него. Снаружи их встретил чистый прохладный свет яркого дня.

— Нам нужно было взять с собой оружие, — вспомнил Крэддок.

— Теперь уже слишком поздно, — ответил Рафт. — Джанисса, веди нас — ты ведь знаешь тайную тропу, которая ведет к Пламени?