Он был здесь непрошеным гостем, и сам чувствовал это. В его сторону склонился мясистый стебель, на поверхности которого выступил липкий сок. От его сладковатого запаха тошнило, и Рафт отошел в сторону. Стебель медленно выпрямился, словно с трудом разрывая сковывающие его путы земного притяжения.

Несомненно, лес знал о Рафте. Здесь не было деревьев-каннибалов или гигантских мухоловок, которые могли бы проглотить его, но было что-то ужасающее в этих неуклюжих, неестественных движениях тяжелых листьев и стеблей.

Весь лес был наполнен насекомыми — мухами, мотыльками, бабочками самых разных видов, — и все это ползало, жужжало и питалось гноем растений.

У некоторых из грибов шляпки были пустыми и напоминали огромные чаши, наполненные смрадной жидкостью. Но, как ни странно, в этом отвратительном запахе было что-то притягивающее. Как в розовом масле: в больших количествах оно трудновыносимо, но капля — совсем другое дело. Если бы весь этот лес, его воздух, не был так сильно пропитан этим запахом, то Рафту он, возможно, пришелся бы даже по вкусу. Но было совсем по-другому: не прошел он и нескольких шагов, как его одежда вместе с влагой впитала это ужасное зловоние.

Следы Паррора и Крэддока были отчетливо видны. Рафт заметил еще какие-то странные следы, но распознать их не мог и вскоре перестал обращать на них внимание, чтобы не упустить тех, за кем он шел. Следы Паррора вели в середину Сада.

На глаза Рафту попалось розовое перепончатое существо сгусток живых нервов, — оно ползло вверх по стеблю грибовидного растения и, поднявшись до шляпки, плюхнулось в жидкость. Существо бесшумно погружалось и всплывало, а его усики, словно распущенные волосы утопленницы, лежали на поверхности.

А потом Рафт увидел другое животное, совсем небольшое, чье тело, как у броненосца, было покрыто пластинами. Рафт с опаской следил за ним. Из панциря торчали острые иглы.

Животное подползло к Рафту, и он отошел в сторону. Иглы могли оказаться опасными, ядовитыми. На его счастье, существо передвигалось медленно. И вскоре оно уползло в джунгли и исчезло.

Рафт двинулся дальше. Он увидел еще одно подобное животное в панцире — оно лизало стебель гриба-папоротника и не заметило Рафта. А потом лес раздвинулся, и Рафт оказался на поляне, которую устилал ковер.

Первое впечатление было именно таким — он стоял на ковре. Под ногами сверкал и переливался причудливый, экзотический узор из цветов самых разных оттенков. Цветной ковер покрывал всю небольшую, футов двадцать в поперечнике, поляну. Но это были не цветы. Странный глянцевитый покров затягивал всю поляну — это был действительно ковер. Его переплетающийся узор был по-настоящему живым, ярким цветком, который Рафт впервые увидел в этом зеленовато-желтом лесу.

Рафт стоял, хмуро сдвинув брови, еще сильнее ощущая чье-то присутствие, какую-то неведомую жизнь, которой дышал Сад.

В сознание Рафта медленно вползал голос — чей-то шепот.

ГЛАВА XI

Подкрадывающаяся опасность

Таинственный шепот был таким медленным и невнятным, что Рафт даже не понял, когда он возник. Это был совсем не голос, но и не мысль — Рафт как бы одновременно ощущал и то, и другое. Цель всякого общения заключается в том, что психологи называют эмпатией, — способностью передавать чувства от одного сознания к другому, чтобы таким образом достичь совершенного взаимопонимания. Но взаимопонимание никогда не бывает совершенным, всегда есть некая неопределенность, незаконченность…

Так было до этой минуты.

Потому что Голос понимал Рафта всецело. Своей древней, первородной мудростью Голос проникал в самую душу Рафта словно плющ, который вьется и заползает в каждую щель на стене. Голос входил в Рафта, обволакивал его, просачивался через его тело, как солнечный свет. И Рафт впитывал его в себя, как живая губка воду прилива.

Прилив медленно поднимался.

Тяжелые запахи леса уже не казались отвратительными. Теперь Рафт распознавал каждый запах в отдельности: резкий, едкий аромат жидкости, которая нравилась броненосцам; теплый сладковато-маслянистый запах сукровицы, которой питались розоватые перепончатые существа, и много, много других запахов: одни напоминали тяжелый запах мускуса, другие — тонкий запах эвкалипта, а еще — соленые, кислые, острые. Это было странно и удивительно — нюхать и распознавать каждый из них.

По сути это были запахи пищи. Но не пищи человека. И тем не менее они возбуждали Рафта и потому проникали глубоко в его сознание.

Питание — неотъемлемая часть жизненного цикла, предназначение всего сущего, но бесчувственные не могут осознать всего того блаженства, которое доставляет поглощение пищи. Только особенные существа способны восторгаться и воспринимать эту усладу каждой клеткой своего тела. Они лежат, погруженные в этот теплый, клубящийся эликсир, и их тела сладостно подрагивают, впитывая жидкость, которая для них и пища, и вода. Звери, похожие на броненосцев, — они чувствуют этот вкус на своем языке. Прохладная жидкость течет по сухому горлу, она бодрит и освежает. Наслаждение вкусом. Вкус!

Ты же знаешь, что такое — быть голодным, Брайан Рафт.

Рафт заметил, что стоит уже в самом центре этого разноцветного ковра. Впрочем, это было уже не важно. Рафт пытался сосредоточиться и внимал этому посланию — тихий шепот рассказывал ему о физическом удовольствии, выше которого уже ничего не было.

Что такое голод и пресыщение, знают не только животные, но и растения. Растения питаются с помощью корневой системы, которая сидит глубоко в земле, а земля — первородный источник жизни. Что-то совершенно невообразимое проползло сквозь Рафта, и он физически ощутил, что у него есть корни — и они всасывали соки земли. Как клетки растения. Он был частью земли, и она кормила его.

Он опустился на колени в мягкий живой ковер.

И смотрел вверх на мерцающий, бледный свет. Он лег на спину, широко раскинул руки, а покалывающее, очаровывающее тепло насыщало его тело. Он лежал на живой земле, которая медленно и нежно принимала его тело, расходясь под ним, как зыбучие пески.

Или это была не земля, а он сам. Он растворялся, что-то чуждое, на чем он лежал, всасывало его в себя — и он превращался в часть этой сложной страждущей жизни, которая обступала его со всех сторон и чей шепот угадывался в медленном движении деревьев, поднимающихся и раздвигающих земной покров.

Ты же знаешь, что такое — быть голодным, Брайан Рафт. Ты — один. Меня — много.

Поэтому ешь и наслаждайся, сказал беззвучный Голос. Пей этот едкий, острый эликсир, который кормит зверей в панцире. Погрузи себя в теплую влагу, которая плещется в грибных шляпках. Опусти свои корни в почву и познай этот сладкий восторг насыщения, который захватит твое тело, твое сознание, всего тебя.

Все ярче и ярче становился мерцающий свет. Рафт уже почти ничего, кроме него, не видел. Но глаза и не были нужны. Деревья были слепыми, но трепетали в восторге, когда их корни всасывали земные соки.

Деревья?

Но они не могут чувствовать. И все-таки они чувствовали. Потому что здесь их что-то неразрывно связывало со всей жизнью.

Сад Харна был голоден, и теперь он насыщался.

Рафт вспоминал, а Голос спрашивал, искал, выведывал, но что? Рафт вспомнил хмельный запах пива, острый аромат карри, горячий дух свежеиспеченного хлеба. Он почувствовал во рту сладкий сок мандаринов, жирный вкус какао, щекочущий аромат коньяка.

Но от Рафта хотели большего. Голос требовал. Рафт частично вышел из транса, но его сознание по-прежнему занимали воспоминания о том, что он когда-то ел — вкус еды, которую он поглощал когда угодно и где угодно.

Но где?

В том мире, где коньяк пьют маленькими глотками из широких и низких бокалов, где пекут хлеб в печках, где какао наливают в чашки и ставят на столы, покрытые скатертями. Эта цепочка ассоциаций заставила Рафта вздрогнуть. И вспомнить не только то, что он-когда-то ел.